"Дублинцев" Джеймса Джойса искала долго и настойчиво, особенно после того, как одолела "Улисса" и была от него в восторге. Теперь этот сборник рассказов стоит на моей книжной полке, и именно с этой книгой я вхожу в Новый, 2010-й, год: за предпраздничными хлопотами так и не успела дочитать до конца.
"Дублинцы" были приняты, поняты, да и опубликованыне сразу, а соотечественники Джойса вообще встретили книгу враждебно. Уж больно неприглядным и уродливым получился собирательный образ жителей ирландской столицы... Хотя, думаю, Джойс писал книгу не о дублинцах, а просто об обывателях, которые ничем не отличаются друг от друга и в Африке, и в Китае, и у нас.
Пробегая небольшие, но яркие рассказы "Дублинцев", я легко ставлю знак равенства между их героями и своими земляками, жителями маленького провинциального городка. Всё не просто похоже - всё абсолютно то же самое. Мы так же говорим пустые и необязательные слова на похоронах, так же хотим в церковь - не потому, что верим, а потому, что так надо. Так же любим пошептаться за спиной у человека или порассуждать о вещах, в которых ни хрена не смыслим. Так же любим выпить, а начав, с трудом контролируем процесс. И, наконец, так же считаем, что наша точка зрения на миропорядок - единственно верная и имеющая право быть. Вот такие мы, "дублинцы" Джойса с уральской пропиской :-).
четверг, 31 декабря 2009 г.
вторник, 1 декабря 2009 г.
Старые песенки: «California Dreaming»
О самом сложном и переживательном всегда пишут и поют очень просто. Одна из моих любимых старых песенок - «California Dreaming» группы «Beach Boys» - как раз такая. Была очарована ей еще в самом юном возрасте – лет в 15 – и с тех пор постоянно бурчу ее себе под нос, а недавно еще и в мобильник загнала.
О чем поется в этой старой песенке, поняла не сразу, а в процессе возмужания, освоения английского языка и Интернета. Поначалу вообще перевела только четыре слова: название композиции и группы. Сопоставив то и другое, пришла к выводу: в своей песенке «Пляжные мальчики», конечно, поют о том, как лежат на бархатистом песочке и греются под калифорнийским солнышком. Как бы не так...
Представьте: наступившая зима, серое небо, остатки листьев на деревьях, дикий холод и человек, вышедший прогуляться. Он глядит на все это безобразие и понимает, что хочет только одного: вдруг оказаться где-нибудь в Калифорнии, где всегда тепло и уютно. Ноги сами несут его в церковь, где он преклоняет колена, совершает молитву, а потом делится со святым отцом своими душевными терзаниями. Но священник не понимает: он-то любит холода. А может, просто к ним привык. А еще он знает: его мятущийся прихожанин никуда отсюда не уедет…
Это не только очень старая, но и очень грустная песенка: о холоде «за бортом» и в душе. О желании вырваться из ненавистного нам мира куда-нибудь, где всегда тепло и безмятежно. И о том, что мечты об этом бегстве для большинства из нас так и останутся мечтами...
О чем поется в этой старой песенке, поняла не сразу, а в процессе возмужания, освоения английского языка и Интернета. Поначалу вообще перевела только четыре слова: название композиции и группы. Сопоставив то и другое, пришла к выводу: в своей песенке «Пляжные мальчики», конечно, поют о том, как лежат на бархатистом песочке и греются под калифорнийским солнышком. Как бы не так...
Представьте: наступившая зима, серое небо, остатки листьев на деревьях, дикий холод и человек, вышедший прогуляться. Он глядит на все это безобразие и понимает, что хочет только одного: вдруг оказаться где-нибудь в Калифорнии, где всегда тепло и уютно. Ноги сами несут его в церковь, где он преклоняет колена, совершает молитву, а потом делится со святым отцом своими душевными терзаниями. Но священник не понимает: он-то любит холода. А может, просто к ним привык. А еще он знает: его мятущийся прихожанин никуда отсюда не уедет…
Это не только очень старая, но и очень грустная песенка: о холоде «за бортом» и в душе. О желании вырваться из ненавистного нам мира куда-нибудь, где всегда тепло и безмятежно. И о том, что мечты об этом бегстве для большинства из нас так и останутся мечтами...
пятница, 13 ноября 2009 г.
Книги Марины Влади
Среднестатистический российский читатель знает Марину Влади а) как жену Владимира Высоцкого, б) как автора посвященной ему книги мемуаров "Владимир, или Прерванный полет". А вот о том, что на своей родине она действительно известна не только как актриса, но и как писатель, известно далеко не всем.
Первый литературный успех пришел к Марине Влади более чем через 20 лет после смерти Высоцкого, - в 2001 году, когда во Франции вышла ее книга "Мой вишневый сад". Тоже очень русская, даже судя по названию. В этой книге, где тесно переплетаются жанры романа и документалистики, Марина Влади выступает как историк своей семьи. Чеховская пьеса тоже упоминается в названии не случайно: бабушка Марины, жившая неподалеку от Курска, любила прогуляться по принадлежащему ей большому вишневому саду. Кроме бабушки, Влади вспоминает родителей и, конечно, свое детство. В этих воспоминаниях много горечи - не зря писательница сравнивала свою книгу с резким ударом кулаком.
Еще одна книга Марины Влади, тоже готовая порвать душу на кусочки-на тряпочки, - "Путешествие Сергея Ивановича". И опять о нас, а не о каких-то французских Полях и Жанах. На этот раз писательница обращается к современности. Главный герой книги - воин-"афганец" - возвращается с войны опустошенным и пытается наладить свою жизнь вдали от грохота снарядов и свиста пуль. На примере одной конкретной судьбы писательница пытается рассказать о судьбе целого поколения.
Первый литературный успех пришел к Марине Влади более чем через 20 лет после смерти Высоцкого, - в 2001 году, когда во Франции вышла ее книга "Мой вишневый сад". Тоже очень русская, даже судя по названию. В этой книге, где тесно переплетаются жанры романа и документалистики, Марина Влади выступает как историк своей семьи. Чеховская пьеса тоже упоминается в названии не случайно: бабушка Марины, жившая неподалеку от Курска, любила прогуляться по принадлежащему ей большому вишневому саду. Кроме бабушки, Влади вспоминает родителей и, конечно, свое детство. В этих воспоминаниях много горечи - не зря писательница сравнивала свою книгу с резким ударом кулаком.
Еще одна книга Марины Влади, тоже готовая порвать душу на кусочки-на тряпочки, - "Путешествие Сергея Ивановича". И опять о нас, а не о каких-то французских Полях и Жанах. На этот раз писательница обращается к современности. Главный герой книги - воин-"афганец" - возвращается с войны опустошенным и пытается наладить свою жизнь вдали от грохота снарядов и свиста пуль. На примере одной конкретной судьбы писательница пытается рассказать о судьбе целого поколения.
среда, 14 октября 2009 г.
Коварные омонимы
Помню, сидели мы как-то с моей подругой Светкой в институте, на лекциях по русскому. Проходили омонимы: слова хорошие, но по природной Светкиной тупости ей непонятные. В перерыве между парами ее терпение лопнуло и она начала ныть, что я порядочная скотина, раз не хочу ей ничего разжёвывать. Когда она меня окончательно достала, я вздохнула, положила на стол свои уродливые очки, потерла переносицу и произнесла буквально следующее:
- Ну, смотри. Видишь, учебник открыт? А наверху видишь крупными буквами написано - "раздел"? Так вот, раздел - это глава книги. Пока понятно? (Светка кивает). Идем дальше. Еще мы используем это слово, когда кто-то что-то делит: например, квартиру. Тогда мы говорим: "Раздел имущества". Понятно? (Светка снова кивает, но уже медленнее). И, наконец, слово "раздел" - это просто глагол третьего лица прошедшего времени и мужского, кстати, рода...
Светка минуту соображает, потом вздрагивает, таращится на меня и медленно наливается свекольно-бардовым цветом. Она тогда только-только перешла со своим возлюбленным от вздохов на скамейке и прогулок под луной к более серьезным отношениям. Поэтому приняла мою омонимичную троицу слишком близко к сердцу и очень обиделась. Зато про омонимы, которые, кстати, попались ей на экзамене, рассказала на "отлично".
- Ну, смотри. Видишь, учебник открыт? А наверху видишь крупными буквами написано - "раздел"? Так вот, раздел - это глава книги. Пока понятно? (Светка кивает). Идем дальше. Еще мы используем это слово, когда кто-то что-то делит: например, квартиру. Тогда мы говорим: "Раздел имущества". Понятно? (Светка снова кивает, но уже медленнее). И, наконец, слово "раздел" - это просто глагол третьего лица прошедшего времени и мужского, кстати, рода...
Светка минуту соображает, потом вздрагивает, таращится на меня и медленно наливается свекольно-бардовым цветом. Она тогда только-только перешла со своим возлюбленным от вздохов на скамейке и прогулок под луной к более серьезным отношениям. Поэтому приняла мою омонимичную троицу слишком близко к сердцу и очень обиделась. Зато про омонимы, которые, кстати, попались ей на экзамене, рассказала на "отлично".
вторник, 15 сентября 2009 г.
Англо-русская транскрипция и ее чудеса
Лежит передо мной интересная книжечка - англо-русский и русско-английский словарь. Купленный еще 10 лет назад, пожелтевший за это время. Уже давно пользуюсь другим, более объемным, а этот оставила как память. Причина - в необычной транскрипции английских слов. Авторы, видимо, решили не заморачивать читателей транскрипционными загогулинами и озвучили все звуки чуждого языка по-русски. Местами получилось забавно:
whisk - хуиск,
whirl - хуё'рл
и, наконец, настоящий перл транскрипции:
whisper - хуи'спёр.
Я не вру. Честно-честно. Не верите - найдите в библиотеке (не электронной, а самой настоящей, с шуршащими книжными страницами!) словарик, выпущенный в московском издательстве "Крон-пресс" в 1999 году. Черненький такой...
whisk - хуиск,
whirl - хуё'рл
и, наконец, настоящий перл транскрипции:
whisper - хуи'спёр.
Я не вру. Честно-честно. Не верите - найдите в библиотеке (не электронной, а самой настоящей, с шуршащими книжными страницами!) словарик, выпущенный в московском издательстве "Крон-пресс" в 1999 году. Черненький такой...
понедельник, 10 августа 2009 г.
О плохом отношении к книгам
Есть у меня традиция - из каждого города, где бываю, привожу книгу, купленную в самом главном его книжном магазине. Лазаревский Дом книги обнаружила на третий день отдыха на курорте, зашла туда и...
Сказать, что увидела бардак, - значит не сказать ничего. В двух залах, заставленных, как полагается, стеллажами, были везде разбросаны книги, книжищи и книжечки. Они в беспорядке стояли и валялись на шкафах, у шкафов, сверху - ряд на ряд. Плюс к этому - хаотично и бессистемно: Маринина рядом с Диккенсом, Бегбедер - чуть не под ручку с Астафьевым. Чувствовалось: книги здесь не любят, от них отмахиваются, словно от назойливых насекомых - лишь бы поскорее сбыть с рук.
Сначала подумала, что слишком привередлива и можно было бы закрыть на все глаза, но как подтверждение своих мыслей услышала из-за соседнего стеллажа бурчание недовольного туриста: "А что здесь так завалено-то все?". Спешно проскользнула к кассе, боясь запнуться за груды книг, на пути ухватила чудом увиденные на полке "Записные книжки" Довлатова. Подошла к прилавку, задала естественный, на мой взгляд, вопрос:
- А у вас есть открытки с видами Лазаревского?
Продавец - тетка лет 50 - посмотрела на меня как на больную и сурово бросила:
- Нет...
Оставалось только вздохнуть, расплатиться за книгу и поскорее выйти на пекло и солнце - уж лучше они, чем прохладный, но такой неказистый магазин. Одно радовало - что вытащила Довлатова. Кстати, открытки с видами Лазаревского я купила всего в двух шагах от "Дома книги" - в маленьком и тесном отделении "Роспечати".
Сказать, что увидела бардак, - значит не сказать ничего. В двух залах, заставленных, как полагается, стеллажами, были везде разбросаны книги, книжищи и книжечки. Они в беспорядке стояли и валялись на шкафах, у шкафов, сверху - ряд на ряд. Плюс к этому - хаотично и бессистемно: Маринина рядом с Диккенсом, Бегбедер - чуть не под ручку с Астафьевым. Чувствовалось: книги здесь не любят, от них отмахиваются, словно от назойливых насекомых - лишь бы поскорее сбыть с рук.
Сначала подумала, что слишком привередлива и можно было бы закрыть на все глаза, но как подтверждение своих мыслей услышала из-за соседнего стеллажа бурчание недовольного туриста: "А что здесь так завалено-то все?". Спешно проскользнула к кассе, боясь запнуться за груды книг, на пути ухватила чудом увиденные на полке "Записные книжки" Довлатова. Подошла к прилавку, задала естественный, на мой взгляд, вопрос:
- А у вас есть открытки с видами Лазаревского?
Продавец - тетка лет 50 - посмотрела на меня как на больную и сурово бросила:
- Нет...
Оставалось только вздохнуть, расплатиться за книгу и поскорее выйти на пекло и солнце - уж лучше они, чем прохладный, но такой неказистый магазин. Одно радовало - что вытащила Довлатова. Кстати, открытки с видами Лазаревского я купила всего в двух шагах от "Дома книги" - в маленьком и тесном отделении "Роспечати".
среда, 15 июля 2009 г.
М. Булгаков, «Белая гвардия»
Этот роман Булгакова ярые поклонники «Мастера и Маргариты» не очень-то и любят, а зря. Мистики в "Белой гвардии" не так немного, зато глубины и чувства - не меньше. Особенно если представить вместо дома с кремовыми занавесками свой дом или типовую квартиру и осознать, насколько хрупким вдруг может оказаться этот маленький, но такой дорогой вам мирок.
Тема дома в "Белой гвардии" – одна из главных. Турбины даже в это тягостное время, когда каждый день приносит дурные вести и таит угрозу, находят в себе силы жить в единстве своей семьи. Именно семья оказывается способна противостоять хаосу и неизвестности. Есть у Булгакова и другие противопоставления: извечное «интеллигенция и народ», небесное «Венера и Марс», а в переводе на язык символов – «любовь и война».
Кстати, образ дьявола появляется не только в «Мастере», но и в «Белой гвардии». Правда, как сейчас принято говорить, не «в реале», а в бреду тяжело раненого Алексея Турбина. Тогда в еще одном противопоставлении у Булгакова – черта и Бога – победителем выходит Бог.
Не сразу заметен в «Белой гвардии» и религиозный подтекст, а ведь он в романе чуть ли не на каждой странице. Описывая события, происходящие в городе, Булгаков связывает их с концом света и с Апокалипсисом. Слепцы на соборном дворе поют о Страшном суде. Елена Турбина читает «апокалиптического» «Господина из Сан-Франциско» Бунина. Даже крест в руках святого Владимира вдруг преображается в сияющий меч… Таких деталей в книге очень много, и от внимательного читателя они не ускользают.
Завершается "Белая гвардия" утешением, которое звучит настойчиво и жизнеутверждающе: «Меч умирает, звезды остаются». Но, увы, и спустя без малого сто лет со времени написания романа мы по-прежнему редко вглядываемся в небо…
Тема дома в "Белой гвардии" – одна из главных. Турбины даже в это тягостное время, когда каждый день приносит дурные вести и таит угрозу, находят в себе силы жить в единстве своей семьи. Именно семья оказывается способна противостоять хаосу и неизвестности. Есть у Булгакова и другие противопоставления: извечное «интеллигенция и народ», небесное «Венера и Марс», а в переводе на язык символов – «любовь и война».
Кстати, образ дьявола появляется не только в «Мастере», но и в «Белой гвардии». Правда, как сейчас принято говорить, не «в реале», а в бреду тяжело раненого Алексея Турбина. Тогда в еще одном противопоставлении у Булгакова – черта и Бога – победителем выходит Бог.
Не сразу заметен в «Белой гвардии» и религиозный подтекст, а ведь он в романе чуть ли не на каждой странице. Описывая события, происходящие в городе, Булгаков связывает их с концом света и с Апокалипсисом. Слепцы на соборном дворе поют о Страшном суде. Елена Турбина читает «апокалиптического» «Господина из Сан-Франциско» Бунина. Даже крест в руках святого Владимира вдруг преображается в сияющий меч… Таких деталей в книге очень много, и от внимательного читателя они не ускользают.
Завершается "Белая гвардия" утешением, которое звучит настойчиво и жизнеутверждающе: «Меч умирает, звезды остаются». Но, увы, и спустя без малого сто лет со времени написания романа мы по-прежнему редко вглядываемся в небо…
суббота, 4 июля 2009 г.
Скороговорки: прикольные и дурацкие
Недавно сидели в курилке, смолили десятые за день сигареты. Все темы уже были жёваны-пережёваны, говорить абсолютно не о чем. Вдруг кто-то завел разговор о прикольных скороговорках - даже не помню, с чего начали. И понеслась... И про налима, которого не просто ловили, но ловили лениво. И крамольное "еду я по выбоине, из выбоины не выеду я" (вот попробуйте сказать быстро и при этом самопроизвольно не выругаться!). В общем, каждый нашел что вспомнить и внес свою лепту.
Одним их самых, на первый взгляд, простых, а на деле - сложных заданий оказался пресловутый "кот под колпаком". Вроде, просто и коротко. А попытайтесь, не задумываясь и не готовясь, быстро произнести эту фразу! Уверена - с первого раза не получится.
На шум и гогот из курилки даже прибежала редактор - что, мол, такое случилось? И уже через минуту говорила вместо "выбоины" такое, что и представить себе не могла. И смеялась - заливисто, как девчонка.
Одним их самых, на первый взгляд, простых, а на деле - сложных заданий оказался пресловутый "кот под колпаком". Вроде, просто и коротко. А попытайтесь, не задумываясь и не готовясь, быстро произнести эту фразу! Уверена - с первого раза не получится.
На шум и гогот из курилки даже прибежала редактор - что, мол, такое случилось? И уже через минуту говорила вместо "выбоины" такое, что и представить себе не могла. И смеялась - заливисто, как девчонка.
суббота, 6 июня 2009 г.
"Bang bang": простые слова, сложные чувства
После нелепой смерти Дэвида Кэррадайна снова захотелось посмотреть "Убить Билла". И не только вторую часть, где он снимается, но и первую, где его практически нет: только голос в одном или двух местах. Каждый раз открываю для себя в "Билле..." что-то новое (любимый фильм все-таки), переключаю внимание с одного на другое. Вот еще раз прислушалась к словам песни, открывающей фильм, - "Bang-bang" - в исполнении дочки Фрэнка Синатры Нэнси.
Песенка и правда замечательная. Она звучит в самом начале фильма - сразу после того, как Беатрикс Кидо (Ума Турман) получает пулю в голову. И человек, не знающий английского, может подумать: в "Bang bang" тоже кто-то кого-то реально замочил. Отнюдь. Слова этой милой песенки не содержат ничего криминального. Представьте: маленькие мальчик и девочка играют в "ковбоев", он стреляет в нее и убивает - разумеется, понарошку. Потом ребята вырастают, их детская дружба, как часто случается, перерастает в любовь. Женятся. А затем он бросает ее. То есть, образно выражаясь, снова "убивает", но уже не понарошку, а по-настоящему. Очень трогательно, и можно понять, почему именно эта песенка так зацепила Тарантино...
Ну, а Нэнси Синатра... Думаю, дочка легендарного Фрэнка не посрамила своего отца. Хотя слушать еще что-то, кроме "Bang bang", после того, как разобрала слова песни, мне уже не хочется. Чтобы не испортить впечатление.
Песенка и правда замечательная. Она звучит в самом начале фильма - сразу после того, как Беатрикс Кидо (Ума Турман) получает пулю в голову. И человек, не знающий английского, может подумать: в "Bang bang" тоже кто-то кого-то реально замочил. Отнюдь. Слова этой милой песенки не содержат ничего криминального. Представьте: маленькие мальчик и девочка играют в "ковбоев", он стреляет в нее и убивает - разумеется, понарошку. Потом ребята вырастают, их детская дружба, как часто случается, перерастает в любовь. Женятся. А затем он бросает ее. То есть, образно выражаясь, снова "убивает", но уже не понарошку, а по-настоящему. Очень трогательно, и можно понять, почему именно эта песенка так зацепила Тарантино...
Ну, а Нэнси Синатра... Думаю, дочка легендарного Фрэнка не посрамила своего отца. Хотя слушать еще что-то, кроме "Bang bang", после того, как разобрала слова песни, мне уже не хочется. Чтобы не испортить впечатление.
вторник, 2 июня 2009 г.
Поэзия 50-60-х
Поэзия 50-60-х годов 20 века изучается в институтах как-то быстро и нахрапом. Не говоря уже о школе: даже обзорный урок по теме - большое везение. Жаль: тема-то интересная...
Главным вопросом для молодых поэтов той эпохи было "как относиться к литературным традициям прошлого?". Ответили неоднозначно: часть молодежи подхватила знамена футуристов, другие пытались донести до читателя ценности классической школы и ее последователей-акмеистов, третьи объявили себя сторонниками крестьянской поэзии. Была даже попытка создать четвертое - интеллектуальное - направление, но оно не прижилось: в нем было слишком много искусственного, а поэзия не терпит фальши, как и анатомического разделения на чувства и интеллект: в ней все едино и все взаимосвязано.
Молодым поэтам 50-60-х очень повезло. В чем, вы спросите? Да их читали! В отличие от наших современников, которым бывает проще издаться, чем продать свои книги. А тогда каждое новое интересное имя воспринималось на "ура". Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина собирали полные залы, вызывали у аудитории неподдельное восхищение. Люди тянулись к современной поэзии, к ее новизне и свежести.
Поэтический бум начал стихать к концу 60-х-началу 70-х годов. В залах, которые до этого собирали поэты, возникало все больше "проплешин", сборники, поступающие в магазины, уже не расхватывались "на лету". Изменилась и сама поэзия: авторы тоже "повзрослели": их стихотворения стали психологичными, рассудительными, в них пропал прежний юношеский задор и вызов. Зато в литературном мире набирало обороты новое явление, которое до этого многие считали "недостойным, нелитературным": авторская песня.
Главным вопросом для молодых поэтов той эпохи было "как относиться к литературным традициям прошлого?". Ответили неоднозначно: часть молодежи подхватила знамена футуристов, другие пытались донести до читателя ценности классической школы и ее последователей-акмеистов, третьи объявили себя сторонниками крестьянской поэзии. Была даже попытка создать четвертое - интеллектуальное - направление, но оно не прижилось: в нем было слишком много искусственного, а поэзия не терпит фальши, как и анатомического разделения на чувства и интеллект: в ней все едино и все взаимосвязано.
Молодым поэтам 50-60-х очень повезло. В чем, вы спросите? Да их читали! В отличие от наших современников, которым бывает проще издаться, чем продать свои книги. А тогда каждое новое интересное имя воспринималось на "ура". Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина собирали полные залы, вызывали у аудитории неподдельное восхищение. Люди тянулись к современной поэзии, к ее новизне и свежести.
Поэтический бум начал стихать к концу 60-х-началу 70-х годов. В залах, которые до этого собирали поэты, возникало все больше "проплешин", сборники, поступающие в магазины, уже не расхватывались "на лету". Изменилась и сама поэзия: авторы тоже "повзрослели": их стихотворения стали психологичными, рассудительными, в них пропал прежний юношеский задор и вызов. Зато в литературном мире набирало обороты новое явление, которое до этого многие считали "недостойным, нелитературным": авторская песня.
понедельник, 4 мая 2009 г.
"Двенадцать" Александра Блока
Вопрос о поэме Александра Блока "12" достался мне на выпускном экзамене в институте. Когда прочитала вслух тему билета, девчонки даже выдохнули: "Уф-ф-ф, пронесло!". Выдохнула и я - правда, тоже облегченно. Этот вопрос не был для меня сложным, а сама поэма, которую, знаю, ни в школе, ни в институте изучать не любят, нравилась.
А вот для самого Александра Блока поэма "12" оказалась роковой - ни больше, ни меньше. Ведь именно ей - так получилось - он подвел итог под всем своим творчеством. Отдал ей слишком много сил и написал нечто настолько совершенное, что ни на что другое их уже не осталось. Многие современники обвинили Блока в восхвалении революции и даже отвернулись от него. На самом деле у него получилась поэма, противоречивая, как сама революция. Произошедшие в России события становятся ее главной темой, а все остальное, более мелкое и частное, поэт наблюдает будто бы сквозь эту искаженную призму.
С одной стороны, Блок видит в революции величественную стихию, а не просто бунт, оказавшийся успешным. С другой - "проверяет" ее на отношение к конкретному человеку. И этого испытания она не проходит. Центральный эпизод поэмы "12" - убийство ни в чем не повинной Катьки: все, на что оказывается способен революционный патруль. Мы видим не маленький отряд, охраняющий порядок в городе, а ощерившееся штыками животное, полное агрессии и ненависти.
Один из самых сложных образов поэмы Блока "12", вызвавший немало споров, - образ Христа. Его упоминание в ТАКОМ тексте также вызвало много осуждения в среде интеллигенции. Трактовка образа Спасителя и сегодня неоднозначна. Думаю, оставить своих героев, настолько жалких в своей ненависти, уж совсем "без имени святого" Блок просто не может. Ведь сам Христос не отказал в утешении даже матерым преступникам на соседних с ним крестах...
А вот для самого Александра Блока поэма "12" оказалась роковой - ни больше, ни меньше. Ведь именно ей - так получилось - он подвел итог под всем своим творчеством. Отдал ей слишком много сил и написал нечто настолько совершенное, что ни на что другое их уже не осталось. Многие современники обвинили Блока в восхвалении революции и даже отвернулись от него. На самом деле у него получилась поэма, противоречивая, как сама революция. Произошедшие в России события становятся ее главной темой, а все остальное, более мелкое и частное, поэт наблюдает будто бы сквозь эту искаженную призму.
С одной стороны, Блок видит в революции величественную стихию, а не просто бунт, оказавшийся успешным. С другой - "проверяет" ее на отношение к конкретному человеку. И этого испытания она не проходит. Центральный эпизод поэмы "12" - убийство ни в чем не повинной Катьки: все, на что оказывается способен революционный патруль. Мы видим не маленький отряд, охраняющий порядок в городе, а ощерившееся штыками животное, полное агрессии и ненависти.
Один из самых сложных образов поэмы Блока "12", вызвавший немало споров, - образ Христа. Его упоминание в ТАКОМ тексте также вызвало много осуждения в среде интеллигенции. Трактовка образа Спасителя и сегодня неоднозначна. Думаю, оставить своих героев, настолько жалких в своей ненависти, уж совсем "без имени святого" Блок просто не может. Ведь сам Христос не отказал в утешении даже матерым преступникам на соседних с ним крестах...
суббота, 11 апреля 2009 г.
Стихи Владимира Маяковского
Стихи Владимира Маяковского мы изучали в школе из рук вон плохо. Шел апрель 1994 года, события прошедшей осени были еще свежи, и слово "советский" наряду с некоторыми другими попало в разряд чуть ли не матерных. Подвергались резкой и часто неоправданной критике многие поэты-писатели той эпохи. Среди них оказался и певец социалистического строя Владимир Владимирович Маяковский.
Его творчество мы прошли, а вернее, проскакали, за один урок, и то обзорный. Литераторша с нескрываемым сарказмом рассказала о биографии Владимира Маяковского, делая акцент на отношениях с Лилей Брик. Затем прочитала несколько самых "топорных" стихов, а после... задала писать сочинение. Надо ли говорить о том, что понаписали мы галиматью?
Пересмотреть отношение к стихам Владимира Маяковского и просто извиниться перед ним за тот школьный бред я смогла уже в институте - при подготовке к выпускным экзаменам. Взяла первым том его собрания сочинений (чтобы списать на шпаргалку выдержки из вступительной статьи), начала рассеянно пролистывать сами стихотворения и зачиталась. Да так, что позабыла и об остальных билетах, и об экзамене.
Особенно понравились ранние, самые первые стихи: видение юным Владимиром Маяковским огромного города-мегаполиса, города, подавляющего человека. Я как раз училась в Перми, которую ненавидела всей душой. Поэтому и "никому не нужная, дряблая луна", и солнце с вытекающим глазом, и "изъезженная" душа поэта были как нельзя кстати. А стихотворение "Ночь", где Маяковский надел на ненавистный ему мегаполис маску азартного игрока, заучилось легко и как-то сразу.
Потом, чуть позже, были самобытнейшая, одна из лучших в русской поэзии, любовная лирика Маяковского. Ну, и те же "советские" стихи, где за агитпризывами и бравадой тоже можно найти очень много ценного. Сегодня томик со стихами Маяковского занимает почетное место в моем книжном шкафу, а людей, рассуждающих о литературе на уровне "не читал, но осуждаю", я на дух не переношу.
Его творчество мы прошли, а вернее, проскакали, за один урок, и то обзорный. Литераторша с нескрываемым сарказмом рассказала о биографии Владимира Маяковского, делая акцент на отношениях с Лилей Брик. Затем прочитала несколько самых "топорных" стихов, а после... задала писать сочинение. Надо ли говорить о том, что понаписали мы галиматью?
Пересмотреть отношение к стихам Владимира Маяковского и просто извиниться перед ним за тот школьный бред я смогла уже в институте - при подготовке к выпускным экзаменам. Взяла первым том его собрания сочинений (чтобы списать на шпаргалку выдержки из вступительной статьи), начала рассеянно пролистывать сами стихотворения и зачиталась. Да так, что позабыла и об остальных билетах, и об экзамене.
Особенно понравились ранние, самые первые стихи: видение юным Владимиром Маяковским огромного города-мегаполиса, города, подавляющего человека. Я как раз училась в Перми, которую ненавидела всей душой. Поэтому и "никому не нужная, дряблая луна", и солнце с вытекающим глазом, и "изъезженная" душа поэта были как нельзя кстати. А стихотворение "Ночь", где Маяковский надел на ненавистный ему мегаполис маску азартного игрока, заучилось легко и как-то сразу.
Потом, чуть позже, были самобытнейшая, одна из лучших в русской поэзии, любовная лирика Маяковского. Ну, и те же "советские" стихи, где за агитпризывами и бравадой тоже можно найти очень много ценного. Сегодня томик со стихами Маяковского занимает почетное место в моем книжном шкафу, а людей, рассуждающих о литературе на уровне "не читал, но осуждаю", я на дух не переношу.
пятница, 10 апреля 2009 г.
Андрей Вознесенский: аз язык
Стихотворения Андрея Вознесенского были самым мощным поэтическим потрясением моей юности. Читала его взахлеб и почти навзрыд, надолго застывая над каждой страницей. Правда, лет через десять, открыв те же знаменитые «три синих» - трехтомник, вышедший в начале 80-х, - глядела на строки, отмеченные в юности карандашиком как любимые и не могла понять, чем же они мне так понравились...
И все же Андрей Вознесенский - один из тех поэтов, на которых можно (и нужно!) изучать трансформации нашего языка: от высокого старославянского до почти матерного и насыщенного жаргонными словечками современного русского. От "персей" и "ланит" до "оторвы белокурой". Андрей Вознесенский - один из самых мощных экспериментаторов в языке современной поэзии. Он смело продолжил традиции словотворчества, заложенные еще в начале ХХ века футуристами, и продвинулся в своих поисках намного дальше.
Взять хотя бы "Языки": малоизвестное и "непрограммное" стихотворение Андрея Вознесенского, но, на мой взгляд, очень значимое. Сколько синонимов нашему органу говорения придумывает поэт: "лизака", "зевало", "лебезёнок", "едало", "язвило", "язоилы", "ядило"... Он словно балансирует на грани приличных слов и брани, и мы (может быть, впервые) ощущаем эту острую языковую грань - как будто проводим пальцем по лезвию наточенного ножа...
Или еще один прием Андрея Вознесенского, тоже очень мною любимый - так называемое "скрещивание", образование неологизма из двух уже существующих в языке слов: собака + апокалипсис = собакалипсис, кабаниха + бабушка = кабабушка, люди + волки = человолки. А метафоры? Даже в его "карликовых" стихотворениях из четырех строк вас может надолго ввести в состояние ступора всего одно слово. Например, почему Вознесенский назвал только что срезанную, поставленную в стакан астру "замедленной"? Очевидно, потому, что она уже не живая, но пока не обнаруживает и признаков увядания. Хотя кто знает...
В свое время Пастернак и Андрей Вознесенский помогли мне почувствовать наш язык на вкус. Именно на вкус, а не на слух. Раскусить его как орешек, поиграть словами во рту, как вишневыми косточками, выпить их, словно коктейль из соломинки. И сидеть, и смотреть куда-то вдаль осоловелыми глазами, понимая, что коктейль-то, оказывается, не простой молочный, а с градусами...
И все же Андрей Вознесенский - один из тех поэтов, на которых можно (и нужно!) изучать трансформации нашего языка: от высокого старославянского до почти матерного и насыщенного жаргонными словечками современного русского. От "персей" и "ланит" до "оторвы белокурой". Андрей Вознесенский - один из самых мощных экспериментаторов в языке современной поэзии. Он смело продолжил традиции словотворчества, заложенные еще в начале ХХ века футуристами, и продвинулся в своих поисках намного дальше.
Взять хотя бы "Языки": малоизвестное и "непрограммное" стихотворение Андрея Вознесенского, но, на мой взгляд, очень значимое. Сколько синонимов нашему органу говорения придумывает поэт: "лизака", "зевало", "лебезёнок", "едало", "язвило", "язоилы", "ядило"... Он словно балансирует на грани приличных слов и брани, и мы (может быть, впервые) ощущаем эту острую языковую грань - как будто проводим пальцем по лезвию наточенного ножа...
Или еще один прием Андрея Вознесенского, тоже очень мною любимый - так называемое "скрещивание", образование неологизма из двух уже существующих в языке слов: собака + апокалипсис = собакалипсис, кабаниха + бабушка = кабабушка, люди + волки = человолки. А метафоры? Даже в его "карликовых" стихотворениях из четырех строк вас может надолго ввести в состояние ступора всего одно слово. Например, почему Вознесенский назвал только что срезанную, поставленную в стакан астру "замедленной"? Очевидно, потому, что она уже не живая, но пока не обнаруживает и признаков увядания. Хотя кто знает...
В свое время Пастернак и Андрей Вознесенский помогли мне почувствовать наш язык на вкус. Именно на вкус, а не на слух. Раскусить его как орешек, поиграть словами во рту, как вишневыми косточками, выпить их, словно коктейль из соломинки. И сидеть, и смотреть куда-то вдаль осоловелыми глазами, понимая, что коктейль-то, оказывается, не простой молочный, а с градусами...
суббота, 14 марта 2009 г.
Как читала бабушка
Моя бабушка - суровый, но справедливый учитель математики, - в детстве очень любила читать, однако… не могла. Только деревенская девочка усядется с книжкой на кровати – тут как тут ее мама, моя прабабушка: «Ишь расселась – ни дела ни заботы! Поди-ка лучше полы помой...». Катя закрывала книжку, откладывала ее, мыла полы. Потом помогала в огороде, затем стирала, шила на семейной зингеровской машинке. И редкие минуты чтения были для нее самой большой роскошью. Даже когда бабушка выросла и стала тем самым строгим учителем математики, больше времени у нее не появилось – плакала маленькая дочка - моя будущая мама, - ожидали проверки ученические тетради, да и частный дом, в котором жила семья, требовал к себе внимания.
Самое странное, единственной книгой, которую бабушке все-таки удалось прочитать от корки до корки, взахлеб, был «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда. Тогда, еще подростком, она зашла библиотеку и протянула руку к первому попавшемуся томику. И эту историю - нестареющего молодого человека и «стареющего» за его грехи портрета – она запомнила на всю жизнь. И сейчас помнит – до мельчайших подробностей. Хотя если бы подробнее знала биографию автора, причину его «отсидки» и некоторые другие факты, долго бы плевалась. Как человек старой закалки и строгий учитель математики :-).
Самое странное, единственной книгой, которую бабушке все-таки удалось прочитать от корки до корки, взахлеб, был «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда. Тогда, еще подростком, она зашла библиотеку и протянула руку к первому попавшемуся томику. И эту историю - нестареющего молодого человека и «стареющего» за его грехи портрета – она запомнила на всю жизнь. И сейчас помнит – до мельчайших подробностей. Хотя если бы подробнее знала биографию автора, причину его «отсидки» и некоторые другие факты, долго бы плевалась. Как человек старой закалки и строгий учитель математики :-).
суббота, 3 января 2009 г.
Дурацкие стихи
Работаю корректором уже второй год, вычитываю нашу газету «от корки до корки» и больше всего ненавижу в ней… Нет, не рекламу. Не дурацкие письма читателей. И даже не некрологи. Поздравления – вот от чего по-настоящему трясет и колбасит. Во-первых, это просто дурной тон – публиковать фото близкого тебе человека в газете, зная, что через пару дней в нее завернут селедку или что похуже. Во-вторых, само качество стихотворений, которые пишутся под этими фото, не выдерживает никакой критики. Они просто ужасны. Привожу ниже только несколько примеров из моей коллекции. Вчитайтесь в них и подумайте: а хотели бы ВЫ, чтобы ВАС кто-нибудь когда-нибудь так поздравил?
Молодоженам:
Желаем жить в любви и мире
Отдельно, в собственной квартире.
(Видимо, для родни очень важно, чтобы молодые не сидели у них на шее, а скорее обзавелись своим жильем).
Любимому мужу:
Сложилась иначе судьба бы моя -
Тебя бы по-прежнему выбрала я
Средь тех, кто богаче, сильнее
И даже, быть может, умнее.
(Ну, это уже просто приговор человеку: ты тупой слабохарактерный голодранец, но я все равно буду с тобой – судьба у меня такая…).
Отсюда же:
Красивейший стан и походка,
Ты – главная в жизни находка!
И, наконец, еще один перл для любимого – уже из другого стихотворения:
Благодарю тебя, декабрьская ты стужа,
Что подарила мне такого мужа!
Подруге:
С юбилеем, дорогая,
Вряд ли женщина другая
Может столь же быть мила!
Я желаю, чтоб была
Ты счастливой бесконечно,
МОЛОДОЙ ОСТАЛАСЬ ВЕЧНО…
(Ноу комментс...)
Ну, не знаю… Может, я слишком придирчива. Но с человеком, который «проздравил» бы меня с праздником такими вот стихами, рассорилась бы на веки вечные…
Молодоженам:
Желаем жить в любви и мире
Отдельно, в собственной квартире.
(Видимо, для родни очень важно, чтобы молодые не сидели у них на шее, а скорее обзавелись своим жильем).
Любимому мужу:
Сложилась иначе судьба бы моя -
Тебя бы по-прежнему выбрала я
Средь тех, кто богаче, сильнее
И даже, быть может, умнее.
(Ну, это уже просто приговор человеку: ты тупой слабохарактерный голодранец, но я все равно буду с тобой – судьба у меня такая…).
Отсюда же:
Красивейший стан и походка,
Ты – главная в жизни находка!
И, наконец, еще один перл для любимого – уже из другого стихотворения:
Благодарю тебя, декабрьская ты стужа,
Что подарила мне такого мужа!
Подруге:
С юбилеем, дорогая,
Вряд ли женщина другая
Может столь же быть мила!
Я желаю, чтоб была
Ты счастливой бесконечно,
МОЛОДОЙ ОСТАЛАСЬ ВЕЧНО…
(Ноу комментс...)
Ну, не знаю… Может, я слишком придирчива. Но с человеком, который «проздравил» бы меня с праздником такими вот стихами, рассорилась бы на веки вечные…
Подписаться на:
Сообщения (Atom)